19.09.2021. - Люди сами соглашаются на слежку за собой

Люди сами соглашаются на слежку за собой

Дмитрий Лаконцев — доцент Сколковского института науки и технологий, кандидат технических наук. С 2018 года возглавляет Центр компетенций Национальной технологической инициативы на базе Сколтеха по технологиям беспроводной связи и интернета вещей. В 2020 году получил благодарность правительства РФ за разработки в области пятого (опытная 5G-зона с использованием отечественных решений) и шестого (сверхвысокочастотный электрооптический модулятор) поколений связи.

Интервью Дмитрия Лаконцева — в проекте ТАСС "Беседы с Иваном Сурвилло". Дмитрий извиняется за опоздание — читал лекцию для преподавателей Севастопольского государственного университета, и предупреждает, что в ходе беседы придется прерваться — надо выступить на международном форуме "Технопром-2021", который проходит в Новосибирске.

— На куски разрывают прям, да?

— Бывает, и довольно часто. Накладывается одно на другое. В онлайне еще ничего: чтобы с одной встречи переключиться на другую, нужно минуты две, а в офлайне прям тяжко.

— Как вам с этим?

— Я так живу уже лет 15, поэтому нормально. Главное — приходить пораньше, уходить попозже, иногда не обедать, и все получается вместить.

Я вообще с возрастом понял, что хорошая жизнь — не присутствие невероятного счастья, которое на тебя сваливается, а отсутствие жестких несчастий. Когда у тебя все нормально — это уже очень-очень хороший знак.

Про ценность связи, олигополию, лидерство и отставание России

— Зачем это все?

— Хороший вопрос. Мне нравится то, что я делаю. Это, наверное, основное, ради чего я терплю беготню и жизнь в стрессе без минутки отдыха.

У меня есть уникальная возможность сделать что-то своими руками. Отдыхать буду позже. Я занимаюсь беспроводной связью, разработкой и оборудованием беспроводной связи, протоколами и алгоритмами уже 20 лет. Начал, придя на базовую кафедру в Институте проблем передачи информации в Академии наук в 2001-м.

В Сколтехе я с конца 2016 года, пришел сюда после того, как поработал в своей компании. Она занималась разработкой оборудования для беспроводной связи, там я получил первый серьезный индустриальный опыт. Не просто написание статей, а создание "живого" оборудования, которое действительно работает. Компания была продана в конце 2015 года. А где-то за полгода до этого ректором Сколтеха стал Александр Петрович Кулешов, который и позвал меня возглавить направление интернета вещей. Потом добавилась еще и беспроводная связь. А сейчас беспроводная связь вышла на первый план. Время такое пришло.

В XIX веке основой инфраструктуры были железные дороги, в XX веке — электричество. Сегодня невозможно представить себе помещение без электричества. Электричество везде, это базовая инфраструктура. То же самое происходит с доступом в интернет.

На мой взгляд, сделать локально в России инфраструктуру на базе беспроводной связи — интереснейшая задача. Беспроводная связь — это сейчас последняя миля всего телекома. Порядка 80% трафика в интернете — мобильный трафик, который генерируют телефоны, планшеты, подключенный транспорт. Москва находится чуть ли не в пятерке мировых мегаполисов по уровню развития услуг связи по соотношению "цена — качество". Мы одна из лидирующих стран по подключенному транспорту, благодаря государственным программам ЭРА-ГЛОНАСС и "Платон". Все такси подключены, каршеринг, муниципальный транспорт, автобусы...

— А в чем кайф, что все подключено?

— Как сказать...

Поражает то, что это глобальная, всечеловеческая штука. Интернет — вещь планетарного масштаба. Он есть практически везде. Можно в любой точке мира включить свое устройство и быть на связи. Например, тяжелой строительной техникой можно управлять дистанционно, находясь где угодно.

Локдаун, во время которого вся работа перешла на удаленку, очень хорошо показал ценность связи. Де-факто сегодня она стала первичной потребностью современного человека.

— Каково ощущать, что вы причастны к этому всему?

— Очень круто.

Таких людей в мире немного, и я один из них. Это большое счастье. И это не фигура речи. В мире не так много людей этим занимается, я много кого знаю, а они меня знают, и это приятно. Для России, на мой взгляд, это довольно уникальная вещь

Не хочу сказать, что у нас страна третьего мира, но в части телекоммуникационной инфраструктуры мы, конечно, отстаем. Правда, хорошая новость — что отстает почти весь мир. Если говорить про мобильную связь, про оборудование операторского класса, то на этом рынке очень жесткая олигополия: есть всего пять компаний, три из которых занимают более 80% этого рынка.

— Что за компании?

— Huawei — самая большая и продвинутая, а также Ericsson и Nokia. Остальные — ZTE и Samsung — делят чуть менее 20%. Получается, что три компании диктуют правила всему миру, потому что они единственные, кто может реально сделать комплексное решение: от базовой станции и ядра сети до транспортной сети. Они контролируют всю разработку и все исследования.

Huawei и ZTE — это Китай, Nokia — Финляндия и США, Ericsson — Швеция, Samsung — Южная Корея. Они контролируют базовую инфраструктуру, которой мы все пользуемся. Причем если говорить про электричество, то почему-то почти каждая страна его сама производит. А если говорить в этом контексте про инфраструктуру мобильной связи — такие страны буквально по пальцам можно пересчитать.

Я горжусь, что мы выходим на этот рынок и пытаемся что-то сделать. Это история крайне сложная технологически. Здесь чего только нет: микросхемы, микроэлектроника, цифровая обработка сигналов, алгоритмика, которая заложена в протоколах беспроводной связи, вычислительные платформы, архитектурные решения для сетей, сами сети... Если Россия выйдет на этот рынок, а она должна, потому что надо уметь контролировать свою инфраструктуру, то это будет очень круто.

В какой-то степени это вопрос нацбезопасности. Были торговые войны между США и Китаем, и Трамп выгнал Huawei из США. Это небольшая потеря для Huawei, но сам факт, что западные страны не хотят зависеть от китайских поставщиков...

Россия же сейчас зависит от иностранных компаний. Сами ничего не делаем. Хотя сделать можно, потому что процентов 80–85 того, что требуется, приходится на программное обеспечение, а не на "железо". В базовой станции сотовой связи только приемопередатчики относятся к специфическому радийному оборудованию, а все остальное — обычные серверы, с определенными платами ускорения, но тем не менее. Это обычное консьюмерское "железо", на которое ставится софт.

Софт — все-таки не производство оборудования, а гораздо более дешевая и доступная для старта вещь. Разработать ПО — это не то же самое, что построить завод по производству процессоров. Значит, с софта нужно начать. Сначала сделать отечественным программное обеспечение, потом — аппаратную платформу, а потом и элементную базу.

Телеком — инфраструктура, которая является катализатором для огромного количества других отраслей. Речь не просто про связь, а про повышение устойчивости всей экономики. Так что я без ложной скромности сравниваю это с электрификацией страны

Про плюсы санкций, лилипута с иголкой, обиду, что Россия не стала мировым лидером, и хорошее приложение сил для молодых талантливых ребят

— Вы говорите, что мало людей в мире, которые в вашей области понимают. А почему так?

— Надо иметь очень много квалификаций на стыке: радио, физика, алгоритмика, низкоуровневое программирование уровня драйверов, высоконагруженные распараллеленные системы, умение писать стандарты, умение разрабатывать протоколы, моделировать сети, чтобы оценивать их характеристики...

Это как смартфон. Смартфон — штука, которая является концентрацией человеческого интеллекта: микросхемы, экраны, куча всякой химии, материалов, различной математики, физики…

Еще сильно давит олигопольный рынок. Наши операторы раньше говорили: зачем учиться самому строить? Наша задача — развивать сервис, то есть как можно скорее создавать и подключать сети, продавать симки абонентам и брать деньги за услуги. Оборудование привезет Huawei, и он же все поставит. О — оптимизация. Причем оптимизация к 14-му году докатилась до того, что планирует сеть вендор, Huawei или Ericsson, разворачивает сеть вендор, поддерживает вендор, оборудование поставляет вендор. А оператор продает симки и рисует тарифы...

К счастью (оговорюсь — в очень узком смысле), в 14-м году много всего произошло: санкции, рубль упал относительно доллара, и все оборудование подорожало условно в полтора раза за одну ночь. Операторам начали отказывать в поставках, причем довольно серьезно. Плюс была объявлена нацпрограмма "Цифровая экономика". А цифровая экономика завязана на информацию, ее сбор, хранение и обработку.

Для этого нужна инфраструктура, а своей инфраструктуры нет, как оказалось. Это не только России коснулось, но и мира в целом

Большие операторы, например, начали проект O-RAN — по введению открытой архитектуры и стандартизации разных интерфейсов в оборудовании мобильной связи. Цель — впустить новичков на рынок, чтобы его разбавить и создать конкуренцию.

Так уже было с персональными компьютерами. Раньше их делали вертикально: компания сама делала дизайн, аппаратную платформу, корпуса, микросхемы, программное обеспечение... А потом решили стандартизировать архитектуру и интерфейс персонального компьютера. В результате теперь в компьютере: материнская плата Foxconn, память — Samsung, процессоры — Intel, а программное обеспечение вообще отделилось от "железа" и стало продаваться как отдельный продукт.

— А Apple?

— Apple сохранили полностью замкнутую систему, но все остальные живут по-другому. На рынке сетевого оборудования то же самое, думаю, получится. Останутся один или два крупных вендора, но появится и открытая экосистема.

Тут есть место для подвига небольших команд типа нашей

Сколтех — сторонник движения Open RAN в России. Мы входим во все международные альянсы в этой области и открыли первую в Восточной Европе лабораторию, которая может проводить испытания и сертифицировать оборудование. Недавно стали участниками O-RAN PlugFest — специального мероприятия, когда собирают различные части решений и стыкуют их между собой, проверяя взаимодействие. В мире для O-RAN PlugFest отобрали всего семь площадок, из них две в Европе. Наша — единственная, которая тестирует радийные части, нижнюю часть стыковки с телефонами. Так что неожиданно мы оказались довольно уникальной организацией, и про нас стало известно не только некоторым специалистам, мы наконец-то появились на международной арене, что приятно.

Если говорить про помощь государства, то есть Национальная технологическая инициатива. Я про нее говорю не только из-за того, что возглавляю Центр компетенций НТИ, но и потому, что весь наш проект вырос за счет гранта от НТИ и за счет "движухи" вокруг НТИ. В 2019-м мы выиграли еще один конкурс, уже в рамках "Цифровой экономики", начали разработку оборудования и уже в 2020-м сделали отечественные базовые станции 4G/5G.

Уже есть продукт, его можно продавать. Базовые станции тестируются в лаборатории МТС. Причем все сделано честно: МТС купил "железо", а мы привезли софт, который запустили на нем, и внезапно груда железа стала базовой станцией, которая сейчас проходит испытания.

— А "железки" — Huawei?

— Нет, "железки", купленные на открытом рынке. Huawei на свое оборудование ничего поставить не даст, да и у нас никакой документации на Huawei нет.

Хотя, надо отдать должное Huawei, они активно участвуют в работе нашей пилотной 5G-зоны на территории Сколково. Единственные из больших вендоров ведут исследования в России, а не просто держат продавцов и маркетологов. Крупнейший индустриальный партнер Сколтеха — это Huawei. Крупнейший международный индустриальный партнер Сколтеха — Huawei. Крупнейший наш заказчик — Huawei.

Часто звучит обвинение в адрес науки, что мы работаем по заказу зарубежной компании. А что делать? Работать-то нужно. Людей и компетенцию можно вырастить только на проектах, и никак иначе. Это не только про деньги, а про реальные задачи, которые еще надо уметь поставить, правильно оценить с точки зрения денег, потом принять довольно жестко у исполнителя

Для этого надо иметь квалификацию заведомо большую, чем у исполнителя. В нашей сфере таких компаний в мире всего пять. Специалисты Huawei нас мощно тренируют, мы выполняем работу, они критикуют нас, держат в тонусе, и наша квалификация нарабатывается.

— А что дальше?

— Нам нужно лет 15 очень суровой работы, нужна концентрация огромного количества усилий со стороны государства, чтобы все зажило, чтобы покрыть все сети России своим оборудованием. Это будет свой настоящий хай-тек. Не нефть, не газ, не лес, а именно хай-тек. Уже есть "Яндекс", есть Касперский, но будем еще мы. Запрос в мире колоссальный, многие страны не хотят работать на китайском оборудовании или на американском. Та же Индия.

Плюс, на мой взгляд, — это хорошее приложение сил для молодых талантливых ребят, потому что в нашей команде довольно много квалифицированных людей, которых мы буквально поймали за руку, когда они хотели уехать из России, посадили за стол и дали работать. Причем не то чтобы мы очень много платим, просто им нравится задача.

— Патриотизм?

— Нет, не патриотизм ни в коем случае. Им нравится задача, которую можно сделать своими руками. Это редкая вещь. За большие деньги "пилить" какую-то банковскую систему — это одно. А за меньшие деньги сделать настоящую базовую станцию и запустить ее — многих это вдохновляет.

Кадровый голод на технарей такой суровый, что люди в моей команде не боятся потратить пять лет жизни на наш проект. Их потом с руками оторвут. Они же еще компетенций тут набираются. Мы, кстати, сейчас сделали магистерскую программу по беспроводной связи, наши выпускники очень котируются в том же Huawei, да и вообще на рынке. Мы их выпускаем немного, потому что отрасль внутри России пока маленькая, но она вырастет и люди понадобятся. Ростех опять же начал работу в этом направлении, делает свое оборудование...

— Вы как лилипут, который с иголкой бегает и тыкает Голиафов.

— Да, в какой-то степени так и есть.

Мне одна история прошла на ум, сейчас расскажу. В разработке протоколов и стандартизации мобильной связи всегда лидером был Qualcomm — отличная американская компания, которая раньше делала базовые станции, потом отказалась от производства оборудования и стала делать патенты, стандарты, процессоры, то есть самую маржинальную, самую чистую, самую высокоинтеллектуальную, самую верхнюю часть. А все "железки" они оставили остальным.

Qualcomm был, да и сейчас остается элитой. Это были люди, которые приходили, ногой открывали дверь и всегда продавливали все, что хотели. Когда в комитет по стандартизации 3GPP приезжали ребята из Huawei, лет 15 назад, то китайцы чудовищно говорили по-английски, у них были жуткие презентации, они привносили какие-то глупые совершенно решения. И в Qualcomm все время смеялись над ними и даже шутку придумали на эту тему. Она звучала так: "Hu a wei?" — по аналогии и созвучию с "Who are they?" — "Что это за люди?" Сейчас Huawei спокойно Qualcomm подвинул даже в области помехоустойчивого кодирования, хотя Qualcomm был суперчемпионом в теме.

Маленьких недооценивать не стоит

Обидно, что в 90-е Россия имела более высокий уровень техники, чем у Китая, но Китай стал мировым лидером, а мы нет. Сейчас я не думаю, что в России появится свой большой вендор, такой как Huawei. Скорее, мы создадим неплохую систему компаний, которые будут делать отдельные части сетевого решения.

В качестве примера приведу французскую компанию Amarisoft. Она мне очень нравится. Люди принципиально поставили задачу написать базовую станцию 4G на базе обычного персонального десктопа на Intel — и сделали это! Это обычный десктоп, в него вставлена интерфейсная карточка, и весь протокол без каких-либо плат ускорения запускается на обычном процессоре Intel. Это сделали пять или семь программистов за пять лет.

— Фантастика.

— Да, таких людей в мире по пальцам пересчитать. И лидер у них — Фабрис Беллар, в свое время он написал систему эмуляции аппаратного обеспечения (QEMU) и предложил формулу для вычисления единичного разряда числа Пи в двоичном представлении. Очень крутой дядька. В общем, маленькая французская компания сделала продукт, который в некотором смысле слова подвинул тот же Huawei. Их пример очень вдохновляет.

Про шанс, который выпадает раз в жизни, важность уникальности, тяжесть публичности и жизненный пик

— Я понимаю, зачем ваша работа государству, я понимаю, зачем это молодым специалистам. А вам зачем?

— Это великий шанс, который выпадает раз в жизни.

Когда бы я еще с собственной командой сделал отечественную базовую станцию 5G? Так совпало, что началась торговая война США — Китай, ввели санкции, появился COVID... Ощущение, что звезды сошлись. Невозможно сейчас взять и заняться оценкой данных Сбербанка. Таких парней еще где-то тысяч 30 сидит в офисах и оценивает эти данные. Это не уникально, в таком деле меня легко заменить.

— А почему важно быть уникальным?

— Да просто обидно иначе. Я не боюсь переквалификации какой-то, лет мне еще не так много, я могу освоить еще кучу всего нового.

Просто я к этому готовился всю жизнь, и вдруг это начинает получаться. Это как Олимпиада — тебя на Олимпиаду позвали, а ты говоришь: "Нет, я что-то решил не ехать". Это как-то странно

— На Олимпиаде, кстати, спортсмены все чаще говорят о психологических срывах из-за напряжения.

— Мне тяжело, да. Команда, управление людьми, работа в очень суровой неопределенности, постоянный поиск денег, состыковка с заказчиком...

Но я четко для себя понимаю, что никакое дело, даже самое великое, не стоит собственного здоровья и семьи. Если ощущаю, что много всего, то могу кому-то из команды передать ответственность. Я же не ректор Сколтеха. Не везде же стоит моя подпись. Все-таки на плечах гиганта стою.

Знаете, если вот взять всю мою жизнь, то сейчас — ее пик, когда я участвую в деле, которое влияет на страну и мир. Раньше как: написал статью, ее опубликовали, положил ее в стол. А здесь награду получаешь прям тут же, как собака Павлова. Ты что-то сделал — и оно заработало. Это очень мощная "морковка". Офигенное ощущение, когда ты своими руками можешь что-то сделать. Оно дает уверенность в себе и своих силах и понимание, зачем ты живешь, зачем так делаешь. У меня нет вопроса о смысле жизни. Я работаю, мне нравится, и все.

Мне очень нравится команда, с которой я работаю. Я не пришел вице-президентом в крупную корпорацию, где отработал три года, получил "золотой парашют" и снова ушел, а собрал всех сам. И это не мутные коллеги в офисе, которых ты даже не знаешь, а парни, с которыми ты вместе что-то делаешь. Мы почти гараж. Собрались все небольшой командой и начали. Это очень сильно мотивирует.

— А сколько вас?

— Если брать чисто инженерный персонал проекта 5G — порядка 35 человек. Если брать всю остальную деятельность, помимо базовых станций 5G, — работа с ядром сети, другие протоколы, проекты по промышленной обработке данных, по интернету вещей, то человек 120.

Это люди, с которыми приятно работать. Вообще IT и телеком-тусовка — узкая, ты людей знаешь годами и работаешь с ними годами.

— Вы себя сейчас ощущаете ученым или руководителем?

— Я совершенно точно не ученый.

Наука — это профессиональный спорт. Если я ее забросил на несколько лет, то я уже не ученый

Я R&D-менеджер, который строит команды и делает высокотехнологичные проекты. Я какие-то технические вещи могу сам построить, хотя уже от разработки хардовой перешел к разработке слайдовой. Тем не менее я в технике все еще хорошо разбираюсь, знаю хорошо технические основы.

— Как маленький мальчик из Алексина стал таким?

— Да сложно сказать.

Краеугольный камень — поступление на Физтех, в Московский физико-технологический институт (МФТИ). Притом что он был для меня не самой очевидной целью.

Я был парнем из провинции, знал, что есть Тульский государственный университет, он близко, с ним все понятно, отец там учился... А про Физтех я ничего не знал. Чем он занимается? Какой-то наукой? Спасибо моему преподавателю физики, который настаивал на Физтехе.

Я, правда, с первого раза не поступил, недобрал чуть-чуть. Это меня тогда простимулировало: я что, слабак? Пересдал экзамен и поступил. Физтех стал для меня переходом в другой мир по кругу общения. Те парни, которые учились со мной, и те, кого я видел в школе и вокруг, — вообще небо и земля. Ребята из харьковского и киевского физмата, московских математических школ, из Новосибирска... Там был весь цвет. Преподаватели тоже еще те были. Я понял, что надо стремиться к чему-то больше, чем просто поступить в ближайший вуз и спокойно жить в родном городе.

— Чего вам сейчас не хватает в жизни?

— Времени. Меня постоянно преследует ощущение, что было бы здорово сделать вот это, но некогда.

В глобальном смысле времени тоже не хватает.

Я понимаю, что какие-то вещи надо было начинать пораньше, но тогда был не готов мир и я, наверное, тоже был не готов

Плод должен созреть. Главное, что сейчас это меня не отпускает.

— На семью времени хватает?

— Да. Я не работаю по выходным. В выходные я с семьей. У меня трое детей, и невозможно просто прийти домой и лечь спать, надо с ними побыть. Приходится держать баланс. Мало спишь, редко отдыхаешь.

— Сколько спите?

— Последнее время стараюсь больше. Сделал вывод, что сон — тоже проект. Если я плохо сплю, то плохо работаю потом. Недосыпы и ночные бдения — это все на очень короткую дистанцию. День, два, три так можно "прокуковать", но в течение следующих двух-трех недель недостаток сна все равно выльется в какие-то провалы.

Надо просто сказать: сегодня мы не успели, будем успевать завтра. Не будет такого, что я год ударно потружусь — и все получится. Это не спринт, а марафон на ближайшие лет 20, нельзя работать 20 лет в режиме на износ. Нереально.

— Это в конце будет 60...

— Ну да, будет 60. Как раз один из продуктивных периодов — в районе от 40 до 50, когда еще голова работает, опыт есть, какие-то заделы тоже есть. Но у нас и довольно много возрастных людей в отличной форме, ректору 75, до сих пор очень многим фору даст.

— Что ты хочешь оставить после себя?

— Я хочу оставить ребят, которых я научил. Как своих детей, так и ребят, с которыми я здесь работаю, — чтобы у них остались опыт, знания и какие-то воспоминания обо мне. Факт, что люди меня вспоминают, сам по себе уже будет очень-очень ценным. Не очень многих людей вспоминают.

Можно еще книжку, конечно, написать, но я, честно говоря, не особо писатель.

— Насколько вы тщеславный?

— Практически не тщеславный.

Все эти публичные выступления и прочие вещи меня, скорее, тяготят. Поработать с ребятами — да, почитать что-то… Я не очень люблю публичные тусовки, равнодушно отношусь к формальным наградам и орденам. Иногда коллега похвалит, и это в тысячу раз важнее, чем премия правительства.

Недавно сотрудник ушел, очень хорошо, по-дружески расстались, и он очень благодарил, что мы проект вместе делали, что он получался, что общение нормальное было...

Про любовь к Родине, одинаковость всех людей, воспитание детей и смерть отца

— Хотелось ли когда-нибудь уехать из России?

— Хотел.

Было ощущение, что ничего не движется, застой. Я что-то делал, и это начало превращаться в рутину. Я решил, что рутиной можно заниматься в любом месте: и в России, и не в России.

Я люблю Испанию, часто туда ездил. Но туристический взгляд и взгляд на страну изнутри — совершенно разные. Мы как-то жили в нетуристической зоне, и Испания, во-первых, не настолько веселая, как это кажется в отпуске. В Испании многие люди живут довольно тяжело.

В Испании очень сложно молодежи. У них в компаниях жесткие профсоюзы, очень медленный рост, новые вакансии открываются нечасто. В результате человек пришел — и он работает на одном и том же месте 20 лет. Совершенно невероятная вещь для России.

Молодые люди в Испании живут часто с родителями до 35. У них, кстати, совершенно чудесные отношения внутри семей. Настолько теплых отношений родители — дети я больше нигде не видел. Но живут они вместе не от хорошей жизни.

Молодому человеку в России реализоваться на порядки проще, чем в той же Испании, Франции или Италии. В Штатах такие же возможности, но Европа — довольно старая, традиционная и очень медленная.

— Насколько у тебя хорошие отношения с родителями?

— Отец умер в 2012-м, мама до сих пор жива, живет в родном городе.

— Не думал перевезти ее сюда?

— Думал, конечно, но, скорее, она поедет к младшему брату. Он ближе к ней живет. Но она очень любит своих внуков, внучек. Внук у нее один, а внучки две. И, соответственно, очень теплые отношения семейные. На самом деле, в принципе, когда я был школьником и студентом, у меня не было таких теплых отношений с родителями. Видимо, это появляется чуть позже, когда дозреваешь в части уже какого-то своего понимания. А уж когда сам становишься родителем, то это тоже мировоззрение меняет в сторону, конечно, позитивную.

— Мама за тебя переживает?

— Да, на полном серьезе, хотя мне уже 40 лет и пора бы не переживать.

Мама не всегда понимает, что я делаю, не всегда понимает, с кем я общаюсь...

В декабре 2020 года нас позвали в Белый дом — наградить от имени правительства. Награждал нас Андрей Рэмович Белоусов, первый заместитель председателя правительства. Наша с ним фотография была на kremlin.ru. Я ее маме показываю: смотри, вот я, вот Белоусов. Мама спрашивает: "А кто это?" Я говорю: "Ладно, неважно, мужик один"

Мама не в курсе моей повестки, а тем более повестки международного рынка беспроводного оборудования... Ее это не особенно интересует. Я могу ей объяснить, конечно. Многие же ученые говорят, что если ты не можешь уборщице в офисе объяснить в течение двух-трех минут, что ты делаешь, то ты плохой специалист. У меня просто никогда не возникало такой потребности. Но мама видит, что все хорошо, дети растут, семья нормальная...

— Ты помнишь, как ты узнал, что отец умер?

— Он довольно долго болел, у него был рак легких...

Он умер здесь, на Каширке, в центре, я был в этот момент в больнице.

— Что человек испытывает, когда умирает отец?

— Потерю. Это очень тяжело.

Я остался старшим мужчиной в семье, и для нас смерть отца была тяжелой потерей, особенно для мамы. Так что мне нельзя было раскисать и выпускать ситуацию из рук.

Конечно, это потеря, причем довольно ранняя. Отцу было 56.

Он на самом деле очень интересовался всем, что я делал. Для него как раз Физтех был не пустым звуком. Он всегда меня поддерживал. Даже когда с первого раза не поступил, он говорил: "Ничего страшного, мы даже можем осилить платно, если надо". Я поступил бесплатно со второго раза, но сам факт!

Папа гордился тем, что я это делаю. Для мамы все-таки это было чуть более просто, для нее было гораздо важнее, чтобы я в армию не попал. В 2012-м, когда я был гендиректором, он очень интересовался, что происходит, как компания растет. Общение было довольно близким.

— Ты собираешь званый ужин и можешь пригласить любого человека, живого или мертвого, трех людей. С кем бы ты поужинал?

— С отцом.

Еще я бы поужинал с Ником Кейвом. Мне нравится то, что он делает и в музыке, и в литературе, плюс сам по себе он человек очень интересный, необычайный.

Кого бы назвать третьего... Сложно сказать. Давай двоих оставим.

— Дети хотят пойти по твоим стопам?

— Честно говоря, я совершенно не планирую, чем они будут заниматься. Младшая дочь довольно маленькая, ей даже двух лет нет. Старшая — семь лет — отлично играет на пианино, ей нравится.

Я не испытываю совершенно никакого желания пристроить их куда-то в естественнонаучную среду. Я считаю, что это крайне неправильно будет. Передать бизнес по наследству — это еще как-то понимаю. Но передать профессию... Мы же не в средневековье.

Хочется передать детям осознанность, чтобы они нашли то, что нравится, и занимались этим. В этом смысле мне очень нравится новая система образования, когда делится магистратура и бакалавриат. Бакалавриат — как базовое образование, когда ты учишься возле дома, недалеко, чтобы разобраться, что же тебе нравится, к чему есть склонность. Бакалавриат же на 80% — очень общие предметы, там не нужны специальные знания.

Дальше, когда ты уже разобрался и понял, можно идти в действительно крутую магистратуру, которая тебе нравится. Для ребят, которые верят в зарубежное образование, подход тоже работает, потому что ехать за рубеж в бакалавриат дорого, тяжело и долго. А в магистратуру — сильно проще и дешевле. Ты уже человек взрослый, у тебя уже есть жизненный опыт. А после школы — ну какой может быть опыт?

— Что для тебя любовь к Родине?

— Патриотизма, честно говоря, ярко выраженного у меня нет. Я живу более-менее хорошо, грех жаловаться. Я довольно хорошо обеспечен, у меня нормально сложилась жизнь. Я занимаюсь тем, что мне нравится. Прям невероятной любви к Родине нет. Я довольно комфортно себя чувствую за рубежом, но, например, не думаю, что надо уехать.

Поработав с зарубежными партнерами, могу сказать, что люди более или менее одинаковы. Есть разное воспитание, разный менталитет, но это просто отклонения от среднего. Люди смотрят американские фильмы, читают книги и слушают музыку, которые популярны. В разных странах мира на радиостанциях крутится почти одна и та же музыка. Люди очень похожие везде. Думаю, каждый должен жить там, где комфортно, там, где ему нравится.

— Мы в самом начале говорили, что государство замыкается на себе. Как это сочетается с тем, что ты сейчас говоришь?

— К сожалению, у нас государство склонно к изолированию себя. Ну и партнеры оттуда тоже склонны изолировать нас. Это нехорошо, с одной стороны. А с другой стороны, я железного занавеса и близко не вижу. Нет никаких проблем с выездом за рубеж, доступны любые ресурсы, любая литература, любое искусство... Читай, общайся с людьми, спорь о политике.

Про то, как люди сами соглашаются на слежку за собой, и современных луддитов

— А зачем вообще нужны 5G, 6G, 7G?

— Не знаю.

Не побоюсь опять сравнения с электричеством. Когда Фарадей делал в XIX веке свои опыты, то наверняка люди его спрашивали: а зачем это вообще? Выглядит странно. Какая-то индукция... Что он мог ответить? "Ты понимаешь, появятся лампочки, которые будут светить". А у человека и так свеча есть. А потом создадут электрические двигатели, они будут гораздо более мощными и экономичными, чем паровые. Появятся стиральные и посудомоечные машины, электрический чайник, микроволновка, компьютер, беспроводная связь в конце концов. Невозможно это объяснить человеку XIX века. Невозможно заглянуть в будущее. Но появление электричества дало возможность все это создать. С 5G то же самое.

5G и 6G — базовые технологии, которые за собой потянут кучу всего. Когда появилась 2G, никто не думал, что у нас будут смартфоны, планшеты и каршеринг. Тогда была задача довольно простая: дать абоненту телефон, который не привязан к розетке. Ее решили, а потом пошли дальше. Интернета-то мобильного не было тогда

Тут важно понимать, что процентов 90 сервисов, которые необходимы обычному живому абоненту, 4G уже предоставило. Но не решены еще задачи для неживых абонентов: умный чайник, электрический счетчик, роботизированная платформа, дроны, беспилотный транспорт, системы телеприсутствия и телеуправления... Сейчас, кстати, есть огромный запрос со стороны добывающих компаний на создание "безлюдных" карьеров, где все процессы автоматизированы и человек там не нужен.

В этом смысле уникальные возможности, которые дает 5G, — это передача большого объема трафика в реальном времени и сверхнадежность связи. Это позволяет действительно чем-то управлять дистанционно. Демонстрировал уже Huawei такой кейс, когда нейрохирург сделал операцию на мозге с помощью манипулятора и робота, управляя им через 5G.

5G сильно подтолкнет индустрию дронов, роботизированных платформ и беспилотного транспорта. К примеру, умный город, который показывает Huawei в презентациях, совершенно впечатляет. Полностью подключенный огромный мегаполис, который виден сверху донизу в реальном времени и в котором каждый его житель тоже подключен к сети. Это прямо суперкейс.

— Для слежки.

— Да люди же присоединяются к этим системам, совершенно не напрягаясь. Они сами ставят "галочки" в пользовательских соглашениях и выкладывают в соцсети кучу информации о себе. Человек сам про себя все рассказывает. А что делать? Это плата за удобство, что у тебя все доступно по одному клику, за цифровые госуслуги и все остальное.

— Интересно, будут ли какие-то современные луддиты, которые не захотят…

— Есть уже, сжигают вышки 5G. Причем с точки зрения природы сигнала излучение сетей 5G ничем не отличается от излучения сетей предыдущих поколений. Еще на 2G так же реагировали: не вреден ли GPRS?

— Как бы ты хотел умереть?

— Никогда об этом не думал, честно говоря.

В целом смерть — вещь довольно непредсказуемая. Просто некое окончание того, что ты делал в жизни. Как это произойдет? Как-то произойдет. Возможно, в старости. Возможно, довольно рано. Как получится.

— Ты боишься умереть рано, как твой отец?

— Нет, не боюсь.

Я боюсь, что довольно много могу не успеть.

Источник