Недавно российские новостные агентства облетела весть из Музея Есенина: у них появилось привидение. Некая тень мужчины в шляпе шатается ночью перед входом (камеры видеонаблюдения врать не будут), а внутри открываются шкафы и падают книги. По такому случаю руководство музея собрало пресс-конференцию, на которой Светлана Шетракова и Александра Шетракова (соответственно, директор и зав. выставочным отделом) высказали смелое предположение, что сия тень – неспокойный Есенин, который явно что-то хочет. Что он хочет – большая загадка. Оставим за скобками тот факт, что здание в Большом Строченовском переулке – новодел. Хотя, возможно, где-то в фундаменте и сохранился кирпич, который помнит поэта, прописанного тут с 1911 по 1918 годы. Интереснее сам факт музеефикации привидения.
Как правило, музейные привидения делятся на две категории. Те, что обитают в частных учреждениях и помогают их владельцам зарабатывать деньги: в разных странах и городах имеются «музеи призраков», а для любителей острых ощущений всегда припасен замок-отель с возможным порталом в мир иной. Другая категория привидений до поры до времени вынуждена была скрываться, таиться и почти никак себя не выказывать. Ведь они квартируют в государственных музеях, где по уставу и распорядку никаких призраков быть не должно. В конце концов, не пристало просветительскому учреждению распространять всякого рода инфернальные новости. Впрочем, все, кто хотя бы раз узнал музейную среду изнутри или послушал рассказы смотрительниц в любом краеведческом музее, прекрасно осведомлен о сонме призраков, что населяют эти хранилища культуры.
Рано или поздно в любом старом доме-музее начинают скрипеть половицы, двигаться мебель и очередная сотрудница-старожил вдруг чувствует нечто неладное. Но, повторюсь, раньше все эти призрачные рассказы не выносились дальше кабинетов для чаепитий. Теперь, как говорится, шлюзы открылись. Самое время поделиться моим давним наблюдением: музейная среда всегда живо реагирует на настроения общества. При этом, как правило, реагирует радикально, в экстремальных формах.
В пресловутые 1990-е среди музейных сотрудников наблюдался религиозный бум – они истово обратились в православие. Речь не только о музеях, которые находились в монастырях или храмах, но о сугубо светских заведениях. Их освящали, окропляли, а священник практически становился штатной единицей. Затем церковь прекратили занимать музейные дела (разве что в качестве спора за недвижимость). Сейчас, видимо, пошел другой крен. В отсутствии денег на нормальную музейную работу – а это разнообразные выставки, на которые сейчас бюджеты максимально урезаны, – возникает помощь извне в прямом смысле слова.
Для поддержания интереса публики (а разнарядки по посещаемости пока еще никто не отменял) приходится идти на крайние меры – выпускать всех внутренних демонов. И тут Музей Есенина можно поздравить с большим почином. В конце концов, кто как не призрак заставит изучить родословную дома и его обитателей? Кто как не призрак наладит связь с новым поколением? Кто как не призрак оправдает большое число домов-музеев с десятилетиями не меняющимися экспозициями?
Лично я не знаю, что хочет призрак Есенина (именно этим вопросом сейчас задается дирекция музея поэта), но у меня есть предположение насчет многих других: в скором времени они соберутся на несанкционированный сход у Министерства культуры с требованием не тревожить их попусту и занять музейных сотрудников приличным делом.
